Hh уралвагонзавод: Вакансии компании Научно-Производственная Корпорация Уралвагонзавод Имени Ф.Э. Дзержинского

Главная > 2022 > Россия: Как война и мобилизация повлияли на жизнь промышленных (…)

Азамат Исмаилов *

19 октября 2022 г.

Первый материал из серии «Права труда» дает обзор автомобильной промышленности

Десять лет назад Игорь Холманских, мастер цеха танкостроительного завода «Уралвагонзавод», пообещал [1] Владимиру Путину «вывести мою ребята, и защищайте стабильность».

Подхалима осыпали почестями, а речь способствовала распространению популярного мифа о том, что рабочие — это консервативный пролетариат, который видит в Путине залог от экономических и политических потрясений, готовый поддержать его при любых обстоятельствах.

В октябре 2022 года призыв «защитить стабильность» можно было счесть фанатизмом. Обычная жизнь рабочего класса рушится с каждой минутой. Виноваты не «крикуны-митингующие», а власть, развязавшая агрессивную войну.

Как война повлияла на предприятия

До войны крупная промышленность давала зарплату, хотя и не слишком щедрую, но «белую» (легальную) и регулярно выплачиваемую, что позволяло рабочим вести в целом сносный образ жизни.

Санкции, нарушение логистических цепочек и другие экономические последствия войны сильно ударили по промышленному комплексу. Однако разные отрасли пострадали в разной степени, а некоторые из них даже пережили [2] что-то вроде бума.

Среди тех, кто принял на себя самый большой удар, автомобильная промышленность. Ее критическая зависимость от иностранного (преимущественно западного) капитала, технологий и комплектующих вызвала глубокий кризис уже в первые месяцы «спецоперации».

По данным Росстата за август [3], годовой выпуск легковых автомобилей упал на 70%, а количество вакансий в автомобильной промышленности (согласно интерактивной карте [4], предоставленной рекрутинговым порталом HeadHunter) уменьшилось на 49%.

Автомобильные заводы, принадлежащие транснациональным корпорациям, закрылись [5] или приостановили производство на неопределенный срок, отправив рабочих в бесконечный и лишь частично оплачиваемый простой.

В результате тысячи рабочих-автомобилестроителей, до недавнего времени считавшихся относительно благополучной частью рабочего класса, вынуждены затянуть пояса потуже.

«Санкт-Петербург сильно пострадал после 24 февраля. Местный автопром [примечание: состоящий в основном из иностранных компаний] практически уничтожен. Toyota закрылась, Nissan и Hyundai по-прежнему простаивают. С февраля рабочие получают только две трети [своей заработной платы около 50—60 тысяч рублей в месяц]. Все, с кем мы разговаривали, жалуются на цены; все находятся под давлением кредитов. Люди не путешествуют и проводят отпуск ни в деревне, ни дома. Сочи, Турцию или Крым почти никто не посещал, так как со всеми командировочными расходами они не смогли бы оплатить ипотеку», — говорит Михаил (имя изменено по просьбе собеседника), координатор межрегиональной сети активистов, организующих профсоюзы. [6].

По сути речь идет о скрытой безработице, которая вскоре может стать видимой. Нет никаких обстоятельств, при которых иностранные концерны могли бы возобновить производство автомобилей на фоне все более кровопролитной и затяжной войны. Российские активы вряд ли[7] будут куплены другими собственниками.

В несколько лучшем положении оказались рабочие Тольяттинского АвтоВАЗа, который до войны принадлежал Renault и был национализирован[8] в мае.

Простой на крупнейшем автомобильном заводе России, на котором работает более 30 тысяч человек [9] началось [10] перед войной (из-за глобального дефицита чипов) и продолжалось до лета [11] из-за санкций и бойкотов со стороны иностранных поставщиков.

ВАЗовцы потеряли часть своего и без того небольшого заработка (в среднем 40-50 тысяч рублей в месяц). Чтобы выжить, многие из них работали на общественных проектах, организованных местными властями: косили траву, красили бордюры, рубили сухие ветки. Другие стали курьерами, а некоторые подумывали[12] о призыве в армию.

Ижевский филиал АвтоВАЗа уволил[13] 60% своего персонала, около двух тысяч человек. Однако массовых сокращений в материнской компании удалось избежать.

За лето концерн наладил новые цепочки поставок (подробности сделок руководство не разглашало[14]), возобновил[15] производство автомобилей в Тольятти и даже объявил[16] о наборе четырех тысяч новых сотрудников. Так что тольяттинские вазовцы оправляются от шока первых месяцев войны, по крайней мере, в финансовом плане.

«Работы у нашего [прессового] ​​производства хватает, хотя АвтоВАЗ в настоящее время не может выпускать многие свои модели. Работаем по трехсменному графику, как и прежде. Некоторых отправляют в вынужденные отпуска с сохранением двух третей средней зарплаты. Общественные работы по-прежнему доступны. Оплачивается из городского бюджета. В принципе меня устраивает зарплата. Это терпимо», — говорит сотрудник ВАЗа Алексей (имя изменено).

Аналогичная ситуация и у других крупных концернов, зависящих от импортных комплектующих, например судостроения.

«[На верфях Санкт-Петербурга] в первые три месяца после февраля руководство начало сокращения, хотя и в небольших масштабах. Некоторые международные проекты, такие как производство[17] рыболовных судов для норвежцев на Адмиралтейских верфях, были закрыты. Выяснилось, что многие комплектующие и значительная часть оборудования раньше импортировались: сварочные аппараты, кабельные каналы, кабельные жгуты. Их непросто заменить», — поясняет Михаил.

Поспешное импортозамещение сказалось на зарплатах судостроителей (часто зависящих от премий и производительности) и сделало их работу более опасной.

«Раньше у нас был [импортный] сварочный аппарат, который работал с абсолютной точностью, а теперь мы используем станок с Урала, который дает много брака… На некоторых работах люди не могут сдать вовремя. Их производительность падает, и они получают меньше денег…

«На Адмиралтейских верфях недавно загорелся корабль [18] [примечание: траулер «Механик Маслак», без пострадавших]. По нашим данным, авария произошла из-за горючего клея. Раньше использовали импортный клей, который не воспламенялся», — говорит профсоюзный активист.

В результате верфи даже начали удерживать заработную плату подрядчикам [19], что является верным признаком экономического кризиса и самой распространенной причиной [20] протестов рабочих.

Однако госконтракты, в том числе военные, держат на плаву петербургское судостроение.

«Есть несколько крупных заказов, например, [атомный] ледокол «Якутия» [21] на Балтийском [заводе], ремонт военных судов и несколько рыболовных траулеров на «Адмирале» [АО «Адмиралтейские верфи»]… Работа есть , но не очень много перспектив. Новые заказы не размещаются, и никто не знает, что делать», — описывает настроение рабочих Михаил.

Беспокойство судостроителей разделяют и железнодорожники. В их отрасли, как и в авиации [22], ограниченность поставок импортных запчастей привела к тяжелым последствиям, так называемому технологическому каннибализму.

«Наши тепловозы Дончак [23] имеют западную электронику. С самого начала спецоперации депо, где они обслуживаются, забило тревогу: «Запчастей у нас всего на два-три месяца!». Часть локомотивов разобрана, а из двух собираем исправный», — рассказывает железнодорожник Денис (имя изменено) из моногорода Волхова[24] Ленинградской области.

Денис и его коллеги опасаются, что перенаправление железнодорожного транспорта с запада на восток отразится на их и без того скудном заработке в 20-25 тысяч рублей в месяц.

«Поскольку Запад от нас отвернулся, деньги потекут на БАМ и Транссиб. Это будет означать для нас нищету», — делится своими опасениями один из опрошенных Posle.

Работники военных заводов чувствуют себя по-другому, так как по понятным причинам эти предприятия увеличили производство [25].

«Обстановка в Омске примечательная. Омсктрансмаш[26] объявил о шести тысячах новых рабочих мест, хотя до февраля завод был не в лучшей форме. На шинном заводе открыты одна-две тысячи рабочих мест [27]. Это вызвало ажиотаж в городе. Все подъезды к многоквартирным домам были завешаны объявлениями о вакансиях», — вспоминает Михаил.

Скорее всего, бум объясняется тем, что в Омске находится много предприятий военно-промышленного комплекса [28].

То же самое происходит и в других регионах. В Татарстане оборонные предприятия нанимают рабочих и инженеров на высокие зарплаты (80-120 тысяч рублей в месяц), плюс всевозможные льготы и отсрочки от армии, сообщает газета «Реальное время».

Помимо пряника, кнутом подвергаются работники ВПК: по постановлению правительства они могут быть привлечены к сверхурочной работе[29] по четыре часа в день, не имеют права брать отпуск[30], если предприятие не выполняет гособоронзаказ.

Рабочие и война

Большинство рабочих, с которыми разговаривали информаторы «После», доверяли государственной пропаганде. По крайней мере, так было до объявления мобилизации.

«Мы ведем справедливую войну», «НАТО нападает на нас, что мы можем сделать?», «Да, мне жаль украинцев. Нет, мы не хотим их убивать. Мы не фашисты. Почему они винят нас? Мы любим их (украинцев). Они должны двигаться сюда. А фашистов надо уничтожать», — резюмирует мнение корабелов в начале «спецоперации» профсоюзный деятель Михаил.

«Когда началась спецоперация, люди [в нашей команде] разделились пополам. Младшие, в том числе и я, в основном против войны (конечно, кроме тех, кто связан с местной администрацией и партией «Единая Россия»). Однако они боятся выходить на митинги, потому что это опасно. Старшие либо пассивно поддерживают войну, либо придерживаются нейтральной позиции: «Я не лезу в политику», «Это не мое дело», «Мне все равно».

«Как ни странно, многие стали поддерживать спецоперацию после общения со своими украинскими родственниками. Когда впервые обстреливались мирные города, люди говорили, что они против [войны]. Но потом [украинские] родственники стали звонить им с криками: «Вы убийцы, насильники!», «Вы все виноваты!», «Идите свергайте свою власть!». Семейные отношения переносятся в политику. Люди начинают не доверять украинцам», — говорит Денис, железнодорожник.

По словам Алексея с АвтоВАЗа, с самого начала войны многие его коллеги получали известия о гибели или ранениях знакомых, воюющих на Украине (многие из них родом из тех же депрессивных городов и сел, что и большинство контрактников солдаты).

«Мы все время говорим о «не войне». Большинство изрыгает официальную пропаганду, приправляя ее историями о родственниках и друзьях, вовлеченных в конфликт. Они также говорят о мертвых. Эти потери только усилили ненависть к украинцам», — делится сотрудник ВАЗа.

Сам Алексей с первых дней вторжения агитировал против войны, но разочаровался.

«Сейчас я стараюсь хранить молчание. больше не спорю. Я иногда выхожу из зоны отдыха, когда товарищи бурно начинают обсуждать последние новости с передовой… Поддержки не ищу. Я выгорел. Моя неспособность что-либо изменить угнетает», — объясняет он.

До сих пор большинство рабочих (а также населения в целом [31]) поддерживали войну пассивно, если вообще поддерживали. Попытки властей набрать добровольцев среди рабочих принесли скромный улов.

«Перед мобилизацией ходили по цехам [предприятий Волхова] и призывали добровольцев на спецоперацию. Стимул был такой: если вы пойдете добровольцем, ваша работа будет сохранена до вашего возвращения. Некоторые попались на это, но очень немногие. Волонтеры в большинстве своем — фанатики, которые действительно верят во все это [официальную пропаганду]. Другие отвечают: «К черту это» или «Если нам позвонят официально, мы поедем», — говорит Денис.

Как рабочие реагируют на мобилизацию

Поскольку Путин объявил «частичную» мобилизацию, поддержка господствующей риторики или позиции «не мое дело» вряд ли возможна среди рабочих, средний возраст которых около сорока лет.

В отличие от среднего класса, многие из которых покинули страну при первых звуках боевой трубы, у рабочего класса возможностей меньше, а шансов попасть на фронт у него значительно больше. От их реакции во многом зависит успех всей кампании.

О масштабах недовольства мобилизацией и войной говорить рано, но оно, несомненно, растет.

«Когда началась мобилизация, риторика [в коллективе] полностью изменилась: «Да хрен с ней, она нам не нужна. Мы не хотим!»… Мой друг сначала поддержал [войну], сказав: «Бьем укэ!», но когда началась мобилизация, он пошел в администрацию, беспокоясь о своих шансах быть призванным, — говорит Денис.

Телеграм-канал «Сизифов труд»[32], публикующий интервью с рабочими, делится многочисленными красноречивыми зарисовками об отношении к мобилизации на производстве:

«Фабричные рабочие не настроены драться. Постепенно они узнают известия с фронта об отсутствии там всего необходимого, понимают, что все снаряжение нужно закупать самим, что призывники не обучены должным образом. Никто из них не покинул страну. Они говорят: «Куда мы пойдем? На таких, как мы, всем наплевать» (говорит инженер оборонного завода).

«Наш полировщик сказал: «Военкомат относится к нам как к животным, называет нас одноразовыми, вербует всех без разбора. Нас как будто на бойню готовят». Он ляпнул, что вернется с оружием и будет говорить по-другому… Люди взвинчены, как растянутые пружины. Перед лицом смерти никто не боится преследований», — говорит оператор станков с ЧПУ на петербургском заводе.

Однако многие все воспринимают с фатализмом и, похоже, не до конца осознают степень опасности.

«Почти все, с кем мы разговаривали, говорят: «Если других вариантов нет, я поеду». Когда объясняешь, что есть другие варианты [уйти или спрятаться — ред.], мало кто на это готов. … Люди не видят опасности смерти (не верят из-за пропаганды). Большинство из них служили в армии. У многих остались приятные воспоминания о том времени. Некоторые хотят уйти от своих жен. Удивительно, но большинство из них не боятся смерти, они боятся потерять квалификацию, работу и деньги», — резюмирует настроение корабелов Михаил.

Борьба за освобождение

Конкуренция за освобождение от военной службы развернулась между предприятиями и производствами, причем буквально в каждом цехе. Сопутствующее кумовство и коррупция разжигают страсти не меньше, чем произвол военкоматов и бюрократическая неразбериха.

«Только горстка [рабочих Балтийского завода] говорит: «Да, я готов и пойду на войну». Все остальные надеются на освобождение и боятся, что не получат его… В то же время люди видят что освобождение распространяется не на тех, кто его заслуживает, а на братьев, сыновей, дружков [начальства]. Люди начинают недоумевать, почему они должны воевать вместо того, кто прячется здесь, в тылу, только потому, что он брат бригадира», — объясняет профсоюзный активист.

Но даже освобождение от военной службы не является надежной защитой от мобилизационного хаоса.

«Сначала сказали, что железнодорожников призывать не будут, вернее только по специальному указу или если боевые действия приблизятся к району, где мы работаем. Тем не менее, некоторые инженеры были призваны. Не знаю, вернули ли их домой или отправили на спецоперацию», — говорит Денис.

«После того, как началась мобилизация, руководители заводов сказали, что мы все будем освобождены. Несмотря на это, людей увозят (известны случаи на Омсктрансмаше и Балтийском заводе). Люди получают повестку на дом. Они идут на завод и говорят: «Я получил повестку». Им говорят: «Ничего не бойтесь. Идите в военкомат, поговорите с ними». Они идут, и их тут же увозят. С Балтийского завода вызвали около тридцати человек, и они не вернулись», — поясняет Михаил.

Кажется, никто не знает, кто имеет право избежать призыва, а кто нет. «Никто не знает, кто освобожден по закону; они держат это в секрете. Мы знаем только, что льготы не распространяются на все наши работы и профессии», — жалуется[33] военный заводчанин в телеграм-канале «Сизифов труд».

В этих условиях освобождение становится мощным инструментом поощрения лояльных и наказания инакомыслящих, а также порабощения рабочих в целом.

Согласно постановлению правительства [34], списки льготников должны составляться руководством компаний исходя из «степени их роли в выполнении гособоронзаказа» (которую начальство оценивает произвольно).

Таким образом, любое несогласие с условиями труда, не говоря уже о намерении создать профсоюз, может быть встречено не просто увольнением, а призывом в армию.

«Бюрократы — новые короли. Они выносят смертные приговоры тем, кто им не нравится. Праздник каннибалов. Подпись, которая держит тебя на заводе, имеет сейчас беспрецедентную цену… Мы стали крепостными», — комментирует [35] сотрудник оборонного предприятия.